Сказать, что игра, которую мы все так ждали, «Три толстяка» прошла и окончилась, значит не сказать ничего, ибо эмоции переполняют, игра очень впечатлила и многому научила. За плечами – два дня радости и постоянного напряжения, и в паре слов этого, понятное дело, не опишешь. И потому я решила написать максимально полный отчет, который будет именно отчетом об игре, но никак не предисловием к книге, которую я начинаю писать в скором времени, книге, на которую меня вдохновила игра и истории с нее же, и в подготовке которой я очень надеюсь на вашу, друзья, помощь, потому что книга будет о вас. То есть, о нас. Об истории, которая имела место быть на игре, прекрасной и волшебной, и отчего-то очень-очень жизненной, а также – о сказке, что мы создали вместе. Но это все будет потом, а пока что я выкладываю сюда то, что написалось за день после игры.

Итак, часть первая.

Музей кукол-марионеток господина Шарля Карабаса, доктора кукольных наук.

Локация, где мне довелось играть («Музей Марионеток господина Ш.Карабаса» - спасибо Гакхану и Гэлли!) была не просто замечательной и интересной, а вовсе чудесной и самым центром игры. Мы играли удивительно слаженно – до такой степени, что игроки из других локаций сказали нам об этом:), всегда и везде были вместе, вместе принимали решения, вместе решали проблемы, вместе радовались и вместе же печалились. Куклы из Музея Марионеток господина Шарля Карабаса – и самая яркая, и, в то же время, самая «криминальная» локация игры – с нами, на мой взгляд, могло сравниться разве что Поле Дураков – но они были «дном» изначально, а мы, благородные куклы, были такими, что называется, по призванию. Нас постоянно ловили, постоянно сажали, мы вечно влипали в разного рода ситуации и ситуевины, и в конце-концов именно благодаря нам – в сочетании с действиями Королевы, Наследника и животных с Поля Дураков , совершился окончательный переворот, что вернул правду в город и отвел Тень. Мы ничего не боялись – даже Мальвина, которая была самой приличной и воспитанной куклой из нас, была с нами заодно, когда речь заходила о делах, требующих твердой воли и легкого сумасбродства одновременно!

А в музее... о, в музее мы были благороднейшими и воспитаннейшими живыми экспонатами, которые с удовольствием показывали посетителям то, что умели: Мальвина была очаровательна и приветлива, меланхоличный Пьеро вдохновенно читал стихи из «собственного» сборника, Арлекин и Буратино были двумя ходячими (а также бегающими, сходящими с ума, прыгающими, задирающими, откалывающими шуточки над всем и вся, и друг другом, хохочущими по поводу и без повода, умудряющимися одновременно и заполнить собой все пространство и, в то же время, разрядить обстановку так, что даже в моменты самой сильной грусти ты невольно начинал улыбаться) электровениками, печальная поначалу Галатея завораживала своими необычными для чинного города танцами, а кукла-гвардеец Фридрих был истинным солдатом, и четко выполнял команды, что ему задавались. Пес Артемон не был куклой, но был «придворным» музея, обходительно и с уважением встречающим посетителей, и представляющим экспонаты.

Вне же музея – Мальвина была воплощением понимания и спокойствия во всем, именно она оказалась у нас «тихим омутом», и без твердости и уверенности в действиях которой во многом куклам было бы очень тяжко в иные моменты; Пьеро на самом деле был вполне себе сорвиголовой, не знающим трусости или склонности к депрессиям, что за ним вполне могло подозреваться, спокойно отправлялся на рискованные дела, думая не о себе, а о своих друзьях. Арлекин был совершенным сумасбродом, не знающим страха, и не боящимся дерзить в лицо опасности, а Буратино был просто великолепен – и вот тут бы поставить точку, но при всем желании не сделаешь этого, потому что это было заразительное веселье и решительность даже в самые тяжелые моменты, порой – решительность с каплей отчаяния – вот что такое был наш Буратино. Галатея, оказалась скрытым пламенем – пламенем во всем, начиная от своих танцев – и заканчивая решениями и делами, а Фридрих был храбр и спокоен, совершенно великолепным защитником, а также в нем, в кукле только-только прибывшей в Музей, обнаружилась толика чудесного юмора и мягкости, которые были не заметны в кукле – гвардейце, которой он был создан. Артемон же был – само благородство и храбрость, обходительность и вежливость во всем, истинным аристократом – коим он впоследствии и оказался.

А еще... а еще у кукол были сердца. Нет, не так. Вот так: Сердца. С заглавной буквы. Ведь мы не были куклами. Мы были живыми. Сделанные из папье-маше(Пьеро), из дерева(Буратино), из тряпок(Арлекин), фарфора(Мальвина), из шестеренок и железа, пусть и обтянутые кожей и имеющие вид человека от и до(Галатея и Фридрих), и – из плоти и крови, но не будучи ни куклой, ни человеком, а просто собакой(Артемон) – сердца стучали в наших сердцах, и были теплы и добры, способны любить и помнить, подвигать на совершение благородных поступков, понимание и откровение, словом – это были человеческие сердца, а мы были – людьми, и куклами мы были только внешне – но и эти личины потом словно исчезли.

Пьеро, Мальвина, Артемон и Арлекин были морально старше Буратино, который тем и был замечателен, а Галатея и Фридрих изначально были созданы куклами, имеющими облик взрослых людей, но в целом, когда мы собирались вместе или вместе же действовали, это были просто большие дети – или маленькие взрослые, добрые, любящие, понимающие, никогда не бросающие друг друга, и очень любящие своего «папу» Карабаса, который был строг и свистел плеткой лишь тогда, когда мы находились на публике, либо выгоняя нас на экспозицию, а на самом деле был добрым и справедливым Мастером, который был дорог нам и понимал нас, кукол с человеческими сердцами, рассказывая нам о нашей человечности и находясь рядом, когда нам было плохо – мне стоит вспомнить только теплые и тихие слова успокоения, и добрую руку на моей голове – когда кукла, у которой в сердце и в душе все смешалось – прошлое и настоящее, прибежала к своему, по сути, отцу за помощью, и слова «Если твое сердце помнит и любит, если оно живое – ты человек, а не кукла»; либо слова поддержки и доброты над куклой, едва пришедшей в себя после того, как ее «отремонтировали» во дворце, где она была в плену и подстреленная, и чудом очутившаяся в родном Музее – именно чудом, об этом будет рассказано позже. Карабас – это был добрый волшебник для нас, строгий, справедливый, и очень-очень любимый. Тот, за кем мы шли с удовольствием и с которым мы были от и до заодно.

А дочь Карабаса, Марселла – это была сама тишина и доброта. Дочь волшебника, Мастера, имеющая, тем не менее, собственную судьбу: девушка из другой сказки – просто наш Город был средоточием сказок, которая почти погибла когда-то, но была спасена тем, что стала той самой Голубой Розой, что спасла ее не только ее, и навеки осталась 16-тилетней, юной и прекрасной, внешне-просто девушкой, продающей билеты в театр, а на самом деле – Голубой Розой, дарующей надежду и веру в лучшее, не позволяющей опустить руки.

Одним словом, мы, куклы и те, кто нас вел – не дергал за веревочки, а именно вел – это было множество разных человеческих судеб – простых и незамысловатых, или удивительно прекрасных и романтичных – как история Фридриха и Галатеи, которые на самом деле были людьми – Мариолой и Гербертом, любящими друг друга, и, когда-то потерявшими, и, искавшими одна другого всю жизнь, что были куклами...

Это было прекрасно, все это – куклы, как мы жили, как выглядели, как попадали в ситуации и как оттуда выпутывались – Буратино у нас постоянно отсиживался в сундуках, пойманный гвардейцами, как-то раз к нему практически ни за что присоединилась Мальвина; я, Арлекин и Пьеро сидели в кутузках и под арестом, нас даже откровенно запрещали и арестовывали только за то, что мы были самими собой – острыми на язык, не признающими правил и толстяческого режима, который всеми силами хотели и постарались свергнуть, слишком хорошо знали себя и правду, и не только свою, за что и платились не раз, и порой плата была высокой, но и это нас не останавливало. Это было незабываемо, непередаваемо и потрясающе, от и до. Мы были вместе, а еще – мы были собой.

Часть вторая.

Счастливый Город.

 «Счастья вам и спокойствия!» - так звучали приветствия и прощания, который всякий раз сопровождались ослепительными улыбками. Не улыбались лишь Аристократы, которым это не позволял этикет, а как потом выяснилось и было на самом деле – те, кто этот этикет устанавливал. Мы не чувствовали Короля в городе и стране. Он был в самом прямом смысле заперт в своем дворце, Король-поэт Патрик, его супруга, Ее Величество Альбина и их наследник, принц Теодор-Тутти, на которого была вся надежда в целом (и который в итоге оправдал ее!). В городе было ярко и солнечно, все вокруг было украшено цветами и воздушными шарами, яркими, как карамель, и такими же приторными; разноцветные статуэтки и ленты украшали Площадь Звезды, которую оглашали звуки разного рода веселой музыки, а на доске объявлений что ни день, то появлялся новый выпуск городской газеты, от которой почти веяло духами и леденцами – а на самом деле это пахли так лавка сладостей и ресторан, а также парфюмерная лавка, что стояла по соседству с музеем кукол. Пряные ароматы витали в воздухе, пряные и приторные улыбки сияли на лицах жителей города, пряными духами отдавали письма с доносами, что передавались под полами плащей – или переносились в ярко-розовой сумочке, украшавшей шелковое платьице хорошенькой почтальонши, которая не знала, что и кому передает, и просто исполняла свои обязанности – ведь в городе запрещена была безработица! Пряность и приторность во улыбках, во взглядах – и тревога в самой глубине их; яркость и роскошь нарядов – и скромные черные наряды аристократии, а также – серые – управления; краски и блестки на стенах и заборах, незапертые двери, в которые в любую минуту могли вломиться господа гвардейцы с мушкетами, украшенными бантами, но заряженными, однако, самыми настоящими патронами, которые могли причинить самую настоящую боль (разумеется, на игре патроны отыгрывались пистонами, но оттого холода на душу гвардейцы нагоняли немало); тихо проделываемые дела с теми, кто «отступал от закона» - и тихое же (чаще – именно тихое и незаметное) их исчезновение – и пополнение рядов кукол, а также – обращенных бродячими кошками и собаками, и изгнанных за пределы яркого города на Поле Дураков, откуда обитатели «дна» практически не имели выхода. Комендантский час. Гвардия. Странные слухи, странные люди, странные мысли и воспоминания. Странный Счастливый Город, счастье которого также было сумбурным и странным.

В частности то, что символизировал собой Город и чем он был от и до, заметно было в двух моментах игры: первый – самое начало. Играет музыка, горят огни, жители города гуляют – и опасливо оглядываются, и улыбки кажутся приклеенными. А второй – это почти самое окончание игры, перед переворотом и Тенью: во дворце слышатся выстрелы, а на площади – танцы... И женщина, стоящая посреди ее, и спрашивающая у пробегающей куклы о том, что творится...

И банты на метлах дворников, что чаще подметали человеческие души, нежели улицы. И нагоняли страх.

Вот таким получился наш Счастливый Город, вот таким его сделали игроки, вот таки его увидела моя героиня, которую больше волновали все же внутренние проблемы, нежели внешне-городские, но которая прекрасно понимала, что ее счастье и счастье ее близких, а также тех, с кем ее так или иначе свела судьба, а именно – обращенных в животных людей с Поля Дураков, Королевской семьи, ее друзей-кукол и ее семьи, что она обрела нежданно – по сути, вернувшейся из прошлого – зависит от того, что творится в городе, за его стенами, в мире, что город представлял собой. От тотальных изменений во всем. И прекрасно же понимала, что эти изменения зависят лишь от двух вещей: от чуда, что непременно должно свершиться – и от действий тех, кто оказался завязан на судьбу города...

Впрочем, о Галатее, кукле-тановщице, когда-то украшавшей школу танцев господина Раздватриса, стоит рассказать отдельно...

Итак, часть третья.

Галатея.

Если говорить честно и от души, то эту роль, и историю, связанную с ней, я уже «записала» как одну из самых лучших ролей, что мне доводилось играть. Если не самую лучшую. Я понимаю, что впереди – жизнь, и множество игр, но все же, если судить «по сейчас» - лучше Галатеи не был даже Даэрон на Лэйтиан. Тогда как тому Даэрону рукоплещут до сих пор, да и я считаю, что это было качественно и хорошо, как ни странно.

Но вот теперь, после роли Галатеи, роли, с которой не хотелось расставаться, из которой не хотелось выходить, я могу твердо сказать: она была лучшей. Лучше всех ролей, что мне доводилось играть ранее.

Самая красивая роль, самая красивая история, самые лучшие сопутствующие игроки-коллеги, самая лучшая локация, самый лучший, простите, квэст: ведь я люблю играть роли, которые активны и действенны, роль же, которая сидит на месте и преимущественно работает мебелью – это не для меня, это не то. А Галатея – это роль, которая подошла мне идеально, от и до. Тут у нас с мастерами удивительно сошлись мнения: я заявилась на нее раньше, нежели мне ее предложили – а предложить мне хотели именно ее.

В итоге родилась Гармония.

Многие, кто меня знает, знают также, что прежде всего я ценю создание Красоты через достижение Гармонии во всем. К ней стремлюсь, ее храню, ею живу. Диссонанс для меня, раздрай и непонятности, недомолвки, неясности и прочие «не» для меня – это то, что ввергает в тоску и раздражает неимоверно, рядом с этими вещами я не могу нормально существовать. И потому во всем стараюсь достигнуть Гармонии. Во всем, что меня окружает и к чему приводит жизнь. Так и на играх: мои роли – это четкая определенность, к которой я веду их, и четкая же судьба. Если не получается – я чувствую себя угнетенно, убито, и мне становится нелегко на сердце, потому что я не люблю недоделанное, незавершенное. В данном же случае все было настолько гармонично, что напоминало мозаику: четко, четко складывались потихоньку ее кусочки, и наконец сложились в единую прекрасную картину, именуемую Галатеей – Мариолой, куклой или живой танцовщицей когда-то, которая была сначала грустным экспонатом музея господина Карабаса, а потом, когда осознала себя и вспомнила – живым пламенем, не унимавшимся ни на минуту, и сумевшая довести все до конца – начиная от возвращения памяти и самосознания, и до посильной, рискованной помощи в деле освобождения города и страны от власти Тени, в тени которой (простите за каламбур) власть Толстунов казалась плевым делом, если так посмотреть...

Галатея танцевала, Галатея любила, Галатея вспоминала и искала информацию для того, чтобы эти воспоминания – мозаика сложились в единое гармоничное целое, Галатея искала ответы, Галатея рисковала ради друзей и семьи – любимого и дочерей, Галатея попадалась гвардейцам – и насмехалась над ними, Галатея завораживала, Галатея ЖИЛА! А через нее ожила когда-то жившая Мариола, которой на самом деле и была Галатея. Танцовщица фламенко в черном с алыми воланами платье и розой на груди, не единожды попадавшая в кутузку, попадавшая под пули, взятая в плен и сумевшая вернуть себя после полного механизированного изменения памяти – и добившаяся таки своего – и общего: в самом конце игры, когда шла последняя сцена с Тенью, и господин Карабас говорил в кругу, и призвал кукол, как свидетелей тому, справился ли он со своей ролью Мастера в Городе Мастеров – именно так когда-то звался наш город, я, Фридрих-Герберт, Кристина и Лу стояли, обнявшись и держась за руки. Это была победа, это было настоящее торжество для нас, и для Мариолы – в частности. Чего она стоила, эта победа – не передать словами, но она была, и она была прекрасна! Тут можно было бы вспомнить долгие годы пребывания куклой, а до того – чудо, благословленное, наверное, Небесами: в руках волшебника-доктора, создавшего двух кукол, похожих на людей, по портрету, что он нашел на дороге, творение ожило, ожило само сердце – пусть время спустя, но творению рук была дарована жизнь. И кукла, созданная, как помощник в обучении танцам, ожила. К ней _вернулась жизнь_ той, по образу которой она и была создана. А что ее ждало в итоге? Счастливый Город, школа Раздватриса, который первые проявления памяти – и удивительный танец принял за поломку; бездействие в лавке старьевщика, а потом – веселые смешные куклы, что привели ее в свой Музей, ставший родным, музей, в котором некоторое время спустя появилась вторая такая же кукла, имеющая облик взрослого человека – гвардеец Фридрих, который был ни кем иным, как потерянным одновременно с собственной жизнью возлюбленным Мариолы-Галатеи. Мучительные моменты воспоминаний – и разнос в душе, в существовании которой она уже не сомневалась, и лишь искала ответы на бесчисленные вопросы – о себе, о своей жизни – и получала их. Заново училась жить – и жизнь, обретая рамки, била по рукам, которые уже не были руками куклы, и чувствовали боль. Прибежать, ничего не понимая, к отцу и мастеру – кукла, имеющая облик взрослой девушки, порой была совсем ребенком, когда терялась в моменты душевных разногласий – и спросить о сердце – «кто я? Если мое сердце – живет?». И получить в ответ ласковое прикосновение к понуренной голове и успокаивающе-доброе « - ...если твое сердце живое, значит – ты человек. Как твое имя, Галатея?» И, назвав свое истинное имя, помчаться к человеку, к которому посоветовали обратиться, и с его помощью попытаться связать конца шнурков, сложить мозаику... И вот во многом она уже сложена, и Галатея – Мариола летит обратно в музей, чтобы найти Фридриха – Герберта, и поговорить с ним. И – получить много-много счастья в ответ, ибо он и сам все помнит, и ждет, и этого счастья не выразить словами, и даже маленькие куклы – Арлекин, Буратино и Пьеро радостно улыбаются, глядя на красивую и счастливую пару _людей_, а не кукол.

Но не все так просто. Есть память, и есть недостающие элементы мозаики. Не хватает многого, и в особенности – чего-то важного, глобального, мирового. И тогда приходит понимание: откуда вот это напряжение внутри, в самом сердце, в душе, отчего все таки тревожно, отчего нет искренней светлой радости от начала и до конца: они под гнетом, и этот гнет следовало бы убрать. Они не должны быть куклами! Те, кто правит – вот куклы, а не они, чистые, светлые, стремящиеся к добру и радости, искренности и правде! Только если произойдет такое изменение, глобальное, от и до перевернувшее мир, только тогда встанут на места недостающий элементы мозаики, и только тогда можно будет вздохнуть свободно и уже живой грудью.

И Галатея-Мариола вновь летит. В танце, в стремительном беге, в колких шутках, осмеивающих гвардейцев, что в очередной раз взяли ее под стражу – о, это было несколько раз! И честь и хвала господам гвардейцам и обитателям замка за то, как живо они все это проделывали – первый раз допрос на час или полтора на тему имени, судьбы и якобы существующего театра (ни то, ни другое, ни третье от Галатеи, которая смеялась над допросчиком, разгуливая вокруг него, обмахиваясь веером, делая то, что ей хотелось и то же говоря, так и не добились), второй – это было ранение: когда в лавку старьевщика вбежал взмыленный некто, и сообщил, что у ступеней замка валяются недобитые и живые кошки, в том числе – Мефисто, который был дорог Галатее – Мариолле по памяти, то первой, кто, подорвавшись, полетел туда, к замку, даже не дослушав, была именно Мариолла – и тут же была подстрелена рядом. Кукла была _ранена_. Просто потому что на тот момент уже совсем не была куклой. Она чувствовала боль, почти потеряла сознание, когда ее потащили внутрь замка, приговаривая «вот ты-то, куколка, нам и нужна, вот удача так удача!», привязали к коридорному столбу, да так и оставили – до того момента, как пришел кукольник...

Вот тут незабываемое: когда меня перевернули и стали вскрывать боковые пластины, под которыми начали проворачивать шестеренки и гайки – все это чувствовалось, было больно, было страшно! И, наконец, самое жуткое: Саур-Кукольник, проворачивая что-то в моей кукольной голове, приговаривает: «Ты не танцовщица Мариола... ты кукла по имени Галатея. Ты забываешь все, что было с тобой. Ты забываешь, что такое любовь, нежность, тепло, дружба... Ты прекрасна, и ты умеешь танцевать... танцевать...» А я плачу и прошу, чтобы он вынул из меня «шестеренку, отвечающую за жизнь». Он спрашивает – почему? На что получает ответ: «потому что я не хочу снова становиться куклой!» Кукольник (а тогда еще не знала, что это он, только догадывалась) продолжает препарировать меня, и проворачивает шестеренки в моей голове. И мои мысли стекленеют, становятся прозрачными, многое уходит и забывается. А он говорит страшные вещи: «Вот видишь, у тебя нет никакого сердца – вот механизм, который находится на его месте, а вот гайка, что отвечает за открытие рта, а вот деталь, благодаря которой двигаются руки, хочешь – потяну, и твоя рука поднимется?...» И разбиваются вдребезги надежда и вера в хорошее, и память, и становится больно-больно там, где должно быть сердце... которое там то ли есть, то ли нет... Я лепечу что-то вроде «сердце – это не шестеренка, даже в железном теле оно есть, если оно живое...», и когжа проворачивается шестеренка в моей голове, только шепчу про себя «нет, нет, нет....», не соглашаясь со словами, что говорит Кукольник, внутри себя веря в то, что любовь и память в моем все таки живом сердце сумеют победить то, что он со мной сделает! А Кукольник продолжает колдовать надо мной – и вот уже пропали все мысли, уходит боль, и становится все равно, и дана установка: танцующая кукла...

И Галатея выходит из дворца, с растрепанными после пленения волосами, в мятом платье, со следами веревки на ногах, идет в театр, куда ее направил Кукольник, где ее не принимают, потому что там не нужны куклы-танцовщицы, а ей все равно, и она, сделав реверанс, уходит дальше...

Но чудом, именно чудом – чудесам будет отведена отдельная графа, ибо они творились на игре, и ничего тут не попишешь – рядом оказываются друзья. Буквально за руку приводят обратно в родной музей, и всеми силами пытаются сделать что-то, чтобы вернуть живую Мариолу и убрать эту Галатею, куклу. И последнее, что они придумывают, это заставляют ее танцевать.

Галатея танцует. Танцует чинный менуэт, заложенный в память при ее создании для школы господина Раздватриса. Друзья – Арлекин, Пьеро и Буратино, сами во многом уже другие, повзрослевшие, в шоке от этого зрелища. И начинают хлопать в ладоши, выбивая ритм фламенко. И некоторое время спустя, после стояния на месте, после тысячи мыслей, пробудившихся в голове – Галатея начинает танцевать, танцевать, как танцевала прежде Мариола – и Мариола постепенно возвращается. Силы внезапно уходят, дает знать о себе ранение, вновь заболевшее, и ее укладывают на диван в кабинете Карабаса, где друзья окружают ее, лежащую на диване, и – говорят, говорят, говорят, улыбаясь, ласково, дружески, поддерживая и тем возвращая ее обратно. Потом она видит Шарля Карабаса, которого любит, как отца, и тут уже ничего не сделаешь, колдовство Кукольника рушится, и Мариола плачет, рассказывая о том, что случилось с ней, путаясь в словах, лепеча что-то о том, что «во дворце остались только злые, злые люди...», на что получает задумчивое – от Буратино! – «они давно уже не люди, а куклы... они давно перестали быть людьми!»

Память возвращается, потому что сердце ее было в любом случае живым. И что бы там ни делал Кукольник – любовь и память жили в ее душе, и никакие шестеренки не были властны изменить что-то в ней до такой степени, чтобы сделать ее глупой куклой от и до, вернув в первоначальное состояние. Это было страшно – после самосознания, после возвращения памяти, любви, тепла – чувствовать, что вот-вот, еще немного, и все это разрушится, и ты снова станешь болванчиком! Начинаешь понимать, кто правит бал здесь, что такое вся эта система, все, что творится в Счастливом Городе, что такое это его «счастье»... Становится страшно. Но любовь все равно побеждает. Любовь, дружба, тепло – и живое сердце.

А потом вновь – пленение, на долгое время, в стане гвардейцев - и уже оттуда – последний, отчаянный рывок – с артефактами, что передала раненная королева, бегом, вслед за ушедшими вперед Пьеро и Арлекином, в лавку старьевщика, где ее, Мариолу, именно Мариолу, обнимают друзья, дочь, любимый, и сияют золотом ключ, сосуд и ножницы в руках у наследника, где происходит победа над Режимом и темным колдовством, над самой Тенью – и радость, ликующая, заполняет сердце, и вот уже один за другим запертые в лавке когда-то животные и куклы, а ныне – самые настоящие люди, и те, кто были людьми изначально – по тропинке спускаются в город.

 (Лирическое отступление: вот тут реально слышалась музыка, которая играет в фильме про Буратино, нечаевском, помните, когда куклы и папа Карло идут по подземному ходу за нарисованным очагом, за дверцей, что была открыта золотым ключиком, в театр! :) Ее не хватало, но если бы она была, то именно она больше всего подошла бы к этому моменту!:))

И на площади, по сути, происходит победа. Этого не передать словами, что чувствовалось, когда мы стояли в кругу свеч, или за ним, просто рядом, кричали «да!!!!»когда наш отец спросил у нас, справился ли он со своей задачей и ролью в этом городе, и когда вокруг доброго волшебника Ролда, сидящего на тумбе посреди площади и играющего на флейте, закружился радостный хоровод девушек, раздался смех, и ликование перекрыло яростные крики недовольных – вот это был настоящий праздник! Это был настоящий Счастливый Город! Больше всего Мариоле, стоявшей под руку с Гербертом и в обнимку с дочерьми, хотелось закружиться в стремительном любимом фламенко, среди огней, вновь собрать вокруг себя восторженную толпу, как когда-то, но.. но она была слишком усталая, и потому просто ушла вслед за своими друзьями обратно в музей... Счастливая и спокойная. С чувством победы на живом сердце, победы во всем, победы, которая далась нелегко, с потерями, с трудом, но – именно победы...

По сути, ее характеру и темпераменту это чувство, как нельзя подходило.

Одним словом, это было то, что надо. Это была не просто роль, это было настолько мое, что и словами не выразить. Она была настолько живая, настолько яркая, прекрасная, активная, что проживалась целиком, от и до! История Фридриха и Галатеи – это настоящее чудо, это гениально, это прекрасно – до такой степени, что я решила, что не хочу отпускать ее просто так, да и попросту не могу. Скорее так: меня это не отпускает, а значит, как правильно подметил один из игроков, что-то не окончено.

И я буду писать книгу. По мотивам. Вот этой истории... О ней будет позже, потому что это будет долгий и серьезный труд, в который я вложу много-много сил, и всего того, что чувствовала на игре. Эта история не может окончиться так быстро и кратко, она должна жить, потому что она – именно о жизни. В книге будет все: и музей, и куклы, и история, и память, и настоящее... словом, все, что составляло эту историю на игре.

Впрочем, об игре надо бы также отдельно.

Часть четвертая.

Игра.

Это было ярко, это было живо. Это было замечательно и сказочно-сказочно во всех отношениях. Из этой сказки, поначалу жестокой, а потом – выстраданной и обретенной, построенной уже нами – не хотелось уходить. Признаться честно, я почти плакала вчера вечером, когда вдруг пришло осознание, что это закончилось. У меня было четкое ощущение, что этот мир, в котором мы жили два дня и ночь, просто возник на это краткое время вот там, на берегу чудесного озера с дивным ночным туманом – и просто исчез с моментом прихода второй ночи, ночи перед отъездом.. Или – с отъездом последнего игрока, не знаю. Вот так просто: появился – и исчез. Как и всегда бывает: сказка распускается, как цветок, сияет разными цветами – и уходит. И живет лишь в сердцах тех, кто прожил ее в себе. А мы прожили. И уходить оттуда не хотелось.

Мало, очень мало. Нам, наверное, очень недостает сказок в жизни. И пусть внутри себя сказка – это тоже жизнь, а волшебство и красота в ней – норма, как у нас норма – те же автомобили, и в сказке мы тоже _просто живем_ - она нужна нам, эта сказка. И ее было мало. Больно было с нею расставаться.

Если сравнивать с другими играми, то я легко уезжала с Лэйтиан, продолжения этой сказки мне не хотелось, она была очень безысходной. Прекрасным, чудным Средиземьем, которое было на диво живым и волшебным, но все же когда она закончилась, эта сказка, уезжалось легко. Город Сигил мы отстояли от и до, и пришли к логическому завершению, дальше была просто жизнь, и Сигил просто вернулся на круги своя. На «Царе Тишайшем» была подведена черта-итог, и игра шла намного больше и насыщеннее, неигрового почти не было, и оттого она была также сыграна от начала и до конца так, что расставание не было тяжелым – хотя, признаться честно, из этого на диво родного мира старой Руси уезжать также не хотелось – уж больно он получился живым, тихим, добрым... Но все же не было вот так тяжело, как сейчас, когда внезапно кончилась СКАЗКА, которой так хотело сердце, такая своя, такая красивая, жизненная, чудная... Мало. Очень мало. Хочется еще. Продолжения.

Да и просто... Мне с самого детства близки эти миры Леонида Нечаева, мир Голубой Розы, который за много лет изучен мною вдоль и поперек, и словосочетание это для меня – не просто пара слов, а значит очень и очень много. Мир театра кукол-марионеток и Города Мастеров – это все мое, эти грустные и светлые нечаевские сказки-откровения, эдакие окошки для этого мира, человеком которого я себя порой не чувствую, потому что вот эти грустные сказки – это мое, и я гораздо увереннее и лучше чувствую себя там, хотя самый что ни на есть человек этого мира.

Были моменты, которые вгоняли в тоску. Моменты не игры, когда мы решали проблемы, подолгу, относительно наших действий. Мне часто хотелось крикнуть «да играйте же!», но как-то не кричалось, наверное, была слишком усталой в эти моменты. Были «провисы», были остановки игры. Но все таки она шла, и когда мы разыгрывались – это была именно сказка. В основном, и именно поэтому можно с легкостью эти провисы и простои простить. Наверное, просто потому, что без них никак, и их не избежать.

Наш музей-театр выкладывался от и до, у нас шла максимальная на отыгрыш игра, и даже не игра, а жизнь, и нам это было близко, интересно, наше! Каждый игрок был уникален, бесподобен, и иного человека в этой роли я просто не могу представить! И весь город, все, с кем мне приходилось сталкиваться, у кого приходилось бывать, беседовать, играть – все это было настолько цельным и гармоничным, что абсолютно не было видно игроков и тряпочных стен, а были – жители Счастливого Города и здания его же, приторность и истина, волшебство, загнанное в клетки – и торжество обыденности.

Словом, это было. И хочется еще...

За это – огромное спасибо всем, кто принимал в этом участие, кто сделал, сотворил, провел через время это чудо!

А потому отдельной графой – благодарности.

Часть пятая

Благодарности.

В первую очередь – мастерам. За идею, за игру, за сказку, которая была так нужна и которую нам подарили! Даешь еще, хороших и разных! :) Ребята, не постесняюсь сказать, и да не в обиду другим мастерам: вы – лучшая мастерская группа, у которой мне доводилось играть. Не один раз, и именно потому я могу сравнивать. Вы – настоящие сказочники, и дай Бог побольше всего, что вы творите. Это настоящая радость – играть у вас. Не льщу, а просто говорю то, что есть. От души, и также, как человек, который старается брать примеры, если они хорошие.

Музею Марионеток господина Шарля Карабаса и самому Шарлю Карабасу! Ребята, коллеги, друзья, вы были бесподобны! Это было прекрасно, это было настолько искренне и живо, что выразить этого словами практически не получается, и поэтому я просто жила на игре, жила так, как это возможно, и надеюсь, что своей игрой сумела выразить то, что чувствовала. А чувствовала я просто: жила. Если по – отдельности, то можно было бы сказать так:

- Буратино(Кайрин): за сумасбродность и веселье, благодаря которому повесить нос было невозможно даже в самые безысходные ситуации

- Пьеро(Ариксу) – за меланхоличность и «тихий омут», спокойствие и уверенность, а также за прямую противоположность Буратино, который действительно в чем-то был твоей «Тенью»

- Арлекину(Зеленый) – за живость и юмор, за искренность и доброту, за простоту и сорвиголовство, и серьезность в нужные моменты

- Мальвине(Тролленок) – за красоту и воспитанность, за истинную леди и спокойствие, за звездочку на ладони и спокойный тихий взгляд, за решительность в действиях и уважение

- Артемону(Змей) – за истинную аристократичность и обходительность, за прямую походку и горделивый взгляд, за галантность и воспитанность, за умение оказаться там, где надо, в нужный момент

- Фридриху-Герберту(Аратанвэ) – за Герберта, за искренность, за стойкость и храбрость, за уверенность в спокойствии – прямая противоположность Галатее-Мариоле, живому пламени, за искреннюю игру в плане памяти и заботы, любви и тепла; и в особенности – за передвинутую ногой деревяшку с табличкой с именем в сторону места Галатеи, за уверенно предложенную кавалерским жестом руку и спокойное же стояние рядом, и за «я хочу, чтобы вы были рядом со мной!» И за «крендель-под-руку» на протяжении игры :)

- Шарлю Карабасу(Гакхан) – за то, то был нам отцом и защитником, за доброту и наигранную суровость, за свист плетки и «эй, вы там! На экспозицию!»:) – и хитрый блеск в глазах, и за уверенность в нас в момент, когда мы все стояли в кругу свеч, за нашу «Тень», пусть и во многом сыгранную кривовато, но все таки искренне и сумевшую таки донести основную идею до зрителей-жителей, за поддержку во время моего «допроса» относительно живого сердца и незабываемое «если твое сердце живое, значит ты – человек. Как твое имя, Галатея?» Словом, за все. И, в частности, за то, что когда вдалеке или рядом я видела зеленый камзол на фоне белого, шляпу и непременную плетку в руках – на сердце становилось спокойнее и увереннее. И за доброту, конечно же.

- Марселе(Гэлли) – за милую, добрую, тихую юную девушку, искренне нас любившую, принимавшую такими, какие есть, заботящуюся о нас, и просто при виде которой здорово теплело на душе. От улыбки и тишины, что создавалась этим образом. И за волшебство Голубой Розы, которое чувствовалось, но все таки оказалось таким неожиданным! Впрочем, как я уже сказала, о волшебстве потом.

- доктору Гаспару – за доброту и внимательность, за улыбку и искренность по – отношению к внезапно появившуюся в его жизни и перед глазами кукле, которую он когда-то сотворил по образу, запечатленному на найденной на дороге картинке, кукле-человеку, которая почти час пытала его на предмет «кто я, что я, как такое могло произойти?», которая таскала его по полигону, приставала с вопросами, и не только в отношении себя, за слова, что говорились мне и Герберту, да и просто – за нас двоих. За серьезность по-отношению к нам, и за искреннюю радость за нас

- его экономке, старой тетушке в исполнении Сорн – за ту же доброту и внимательность к сумасбродной девчонке в черном платье с алыми воланами, за конфету и такую же вкусную и сладкую теплоту в словах и речах, совершенно настоящую

- жителям Поля Дураков – за настоящесть и за то, что в любом случае вы даже в образе животных были намного больше людьми, нежели счастливые жители нашего города

- и отдельно – лисе Алисе и коту Базилио – за бесподобное исполнение этих ролей!

- коту Мефисто – за галантность и истинность, обходительность и сумасбродство, за улыбку и объятия приветствия, за изящнейший поцелуй руки и «она помнит, друзья, она помнит!» - о, это был тот самый Фердинанд, бесподобный, вызывающий восхищение! Это было роскошно!

- Рыжей Лу и Кристине – моим дочерям, родной и приемной. Вы были великолепны, любимы, замечательны, разные и похожие одновременно, любящи и теплы, одним словом – дочерьми от и до. :) Ваша мама вами гордится! И как кошка, за вас боролась, когда это было надо. Вот совершенно искренне: я готова была порвать за вас любого, что и делала, по сути. А еще, отдельно, Лу – за то, что научила меня мурлыкать. :)

- обитателям лавки Старьевщика, Герде и Старьевщику в частности – за все те же доброту и едва прикрытые тайны, за веер, который во многом помог вернуть Мариоллу, и рассказы о диковинках из лавки, за то, что помнили меня, куклу, что была у вас, а Герде также – за брата Герберта, за узнавание его же, и за рассказ о нем, за любовь к нему и ко мне

- господам гвардейцам и трижды клятому, но от этого не менее роскошному капитану де Сарр Боновентуре в частности! За бравость и отмороженность, гвардейство и нахальство, за антураж и слаженность в действиях, за алые бантики на мушкетах!:))) – и допросы на полтора часа с усталым «мы, гвардейцы, стоим на часах и патрулируем город не для того, чтобы на допросах нас поливали грязью!», а также за не менее роскошное за стенами «остолопы...НИЧЕГО доверить нельзя!!!» - это когда мы с Пьеро, Арлекином и королевой штурмовали часы. :) Одним словом, за гвардейцев, как они есть! :)

- доброму волшебнику Ролду со связкой воздушных шариков, два из которых в разные дни были подарены кукле Галатее, искренне залюбовавшейся на них и сказавшей, что эти шарики – настоящее волшебство в отличие от аляповатых шаров, что продают на площади

- и Аовели, девушке в розовом платье, за «а, это те самые куклы!:)» и за «красивая кукла, только потертая слегка»:)))) И просто – за то, как замечательно смотрелась девушка в розовом, танцевавшая с господином Раздватрисом, или прогуливающаяся по городу под руку с господином в синем

- господину Раздватрису – за то, что смотрелся на пять, и при виде которого Галатее отчего-то хотелось спрятаться

- нашим замечательным соседям – парфюмерной лавке «Пурпурная лилия», ее очаровательной и совершенно роскошной хозяйке и обитателям лавки – за красоту, за ароматы, долетавшие из лавки, за звон колокольчиков и спокойную уверенность в исполнении, а также за угощение после игры и подарок:) И кошке Сильве (ведь так?) – за очарование породистой представительницы семейства кошачьих. :)

- Милене – за очаровательную леди-дворника с метлой, перевязанной бантиком, а также господину второму дворнику в малиновых штанах, который нагонял страху так, что хотелось сбежать куда подальше, и там сидеть, пока это не исчезнет с улицы

- и, конечно же, Кукольнику - Сауру, который хотел уничтожить живого человека во мне, может быть, желая добра, может быть, страшась потерять власть, может быть, из зла – я не знаю, но все так не сумевший это сделать, но, черт подери, КАК И ДО КАКОЙ СТЕПЕНИ перевернувший все в сознании!!!!!! За не-победу, за брутальность, за ТЕНЬ!, жуткую Тень в белой маске, стоявшую в свечном кругу, Тень, при виде которой сжалось душа и сжались же пальцы на руке Герберта, который, наверное, почувствовал мой испуг.. Словом, за нечто, что чуть не уничтожило меня и все, что было мною построено за долгое-долгое время жизни и воспоминаний, в один миг, но все таки не сумевшее это сделать.

- королеве Альбине – за доверие, за рассказ, за свет в глазах, за искренность и правду

- обезьянке Манго – за бубенчики и веселость-серьезность, за яркость и пронырливость, а также – за бенгальские огни, которые были как живые звездочки!

- толстунам – за то, то откровенно нагоняли страха и отвращения

- аристократии – за то, что нагоняли тоску и уныние, а также желание перейти на другую сторону улицы, а еще – за то, что меня, куклу, не забрали и не казнили, когда я вместо «чинного и спокойного» танца исполнила для пришедшей в музей графини откровенное и яркое фламенко:)


И всем, всем жителям и обитателям Счастливого Города, тем, кто строил и создавал все это – огромное, огромное СПАСИБО!

Часть последняя

И напоследок мне хотелось бы написать о моментах чудес, что были на игре.

Ибо чудеса там жили, и творились совершенно самостоятельно. И это были именно что чудеса, потому что совпадений не бывает, а совпадений такого рода – тем более.

Итак, момент первый.
После прихода старьевщика в музей, с Фридрихом стало творится что-то непонятное, он стоял задумчивый и странный, не двигаясь, только на своем месте, и Галатея, уже узнавшая его, всеми силами старавшаяся его как-то разбудить (он сам «разбудился», в итоге:))и не понимающая, что происходит, бежит искать ответ. Первое, что приходит на ум отчаявшейся кукле, это – найти _доктора_. И она начинает искать доктора Гаспара, но находит только его экономку, которой и задает вопрос о том, «может ли разбиться кукольное сердце», на который получает добрый и ласковый ответ...

Впоследствии меня уже лично посылали к доктору Гаспару, который оказался моим создателем. По квенте я ничего этого не знала. И тогда побежала искать его словно по интуиции, отчего-то уверенная в том, что именно он может помочь.

Момент второй.
Галатея, с совершенно остекленевшими мыслями, после того, как ее «препарировал» Кукольник, выходит из дворца. Бредет куда-то, натыкаясь на все, на что не лень. До того она была подстрелена, и ее друзья видели это, но надо было спасаться, и потому последнее, что они видели, это то, как ее утащили во дворец.

Одним словом, Галатея бредет шагом робота Вертера в последние минуты жизни, тыкается в театр, выходит оттуда... И тут с горки спускаются Буратино, Пьеро, Арлекин и Артемон! Они не видели меня, и оказались там совершенно случайно. То есть, случайностей не бывает. Разумеется, поймали, дотащили до музея и там всеми силами привели в чувство. Если бы этого не случилось, Бог знает, куда забрела бы кукла, не зная города и дороги, с прочищенными мозгами, и совершенно пустым сознанием, и вернулось бы оно к ней в итоге, или нет.

И момент третий, самый волшебный.
Сидим в сундуке у гвардейцев, простреленные неоднократно, но неунывающие. Рядом лежит раненная королева. И я от безысходности начинаю петь тихонько песню о Волшебной Голубой Розе, ту самую «В долине Тигра и Евфрата, где древних тайн земля полна...» Допеваю до припева, тихонько так, Пьеро мне даже чуток подпел... И тут в кутузку, где мы сидим, входит Марселла в голубом платье, совершенно преобразившаяся и с Голубой Розой в руках!!!

Я в ауте, Марселла, кажется, тоже. :) По жизни, ибо я сижу в сундуке и меня не видно, а ее взяли под стражу.

Такие дела...

И, конечно же, совершенное чувство мистики и волшебства, когда были финальные моменты игры, горел круг свеч и нами игралась последняя часть «Тени», а сама Тень стояла поодаль, или когда по улице шел волшебник с шарами, или когда он же играл на флейте...

Одним словом, была сказка. Сказка прекрасная, добрая и жестокая одновременно, красивая и отвратительная, яркая и приторная, сказка, многому научившая, и, увы, исчезнувшая... Впрочем, мне кажется, что в воде озера, на берегу которого мы стояли, на рассвете все таки отражаются пики башен и разноцветные ленты Города Мастеров, потому что он остался там, где мы его сотворили, принесли из мира сказки. А это значит, что танец Мариолы не прекратится, а слова Герберта «танцуйте, а я буду любоваться вами!» - будут звучать для того, чтобы этот танец стал еще ярче и красивее; не смолкнет смех Буратино и добрые нравоучения Мальвины, Артемон все также будет галантен и великолепен, а Арлекин будет добродушно подтрунивать над Буратино и проходящими аристократами, и с него будет сваливаться шапка. А Пьеро будет грустно улыбаться, глядя на Мальвину, и писать замечательные стихи. Шарль Карабас будет лучшим Мастером города, а Марселла, она же Голубая Роза, будет цвести на радость жителям, и радость эта будет теперь уже действительно искренней...

Потому что сказка будет жить. Пока мы помним о ней.

...Вчера вечером я начала разбирать дорожную сумку. Достала свою экспозиционную табличку – «Галатея. Кукла-танцовщица, когда-то украшавшая собой школу господина Раздватриса», повешу на стену... Достала покрывало, все еще пахнущее сосновым лесом и костром. Достала платье Галатеи – Мариолы... и прижала к груди. Чуть не расплакалась.

И внезапно поняла: сказка не кончилась. Как и танец Мариолы. Пока мы верим, пока мы умеем это видеть – это будет.

Улыбнулась, расправила воланы и аккуратно положила платье на кресло: еще пригодится...

03-04.07.2005

Санкт-Петербург

следующие 20

Рекомендации

Комментарии (0)

порядок:

По дате (самое старое - первым) По дате (самое свежее - первым) В виде дерева

следующие 20